Голова – последний одуванчик,
осень дунет – нету головы…
Ты грустишь, далёкий взрослый мальчик,
тот, с которым мысленно – на Вы.
Я грущу. И спелись наши грусти
и поют, минорами сплетясь.
Мне ли останавливать? Да пусть их
пухом одуванчика летят…
Мир был юн – когда мы были юны,
И плодом по осени созрел.
Жизнь рвала календари и струны –
Жил ли тот, кто в жизни всё успел?
В нас есть то, что нужно нам на свете,
Эта осень музыкой полна…
Бережно в руках садовник-ветер
Нашей грусти носит семена.
И ты пройдешь под сенью сонных лет
Дорогой палачей и прокаженных -
Стезей любви ушедшей. Той, что - нет
Сильнее... и страшней. Чужие жены
Нас будут клясть и поминать богов -
Какие есть! - чтоб посылать проклятья
По следу наших утренних шагов…
И, торопливо надевая платья,
И второпях целуя тех, кто был
Нам до утра – единственным и вечно
Любимым, мы – исчезнем…
…А от крыл
Всего-то – шрам…
… Ты помнишь - боль? Конечно,
Ну как - забыть…
…А я - себе лгала…
…Теперь в душе - одни оттенки льдины…
И многоликих смыслов зеркала
Опять сплавляют мысли воедино
С уже давно проигранной судьбой -
Заезженной до хрипа грампластинкой.
…И усмехаюсь – «Пой, глупышка, пой…
Дари себе напрасные картинки…»
А - поздно… Знаешь, все, чего хочу -
Покоя, но…Ни дна бы ни покрышки!
Да - в руки дать своей судьбе свечу..
Она - слепА. Я - зряча...
Даже слишком.
...я забываю имена,
ведь имена - всего лишь знаки
вдоль троп, взбирающихся на
вершину памяти.., во мраке
любовей, выжженных дотла,
они - астральные тела,
и в их незримом зодиаке
сориентироваться мне
всё невозможней; пыль желаний -
сквозь амальгаму встречных дней
сочась - всё злей и донжуанней
возводит в степень ноль обзор;
мне в спину дышит Командор,
но я всё ближе к донне Анне,
переходящей в донну Икс...
Что имя? Лишь координата,
в которой проступает лик с
чертами всех, кого когда-то
любил.., живут их голоса,
но тем грустнее их глаза,
чем дальше нас листают даты...
Войти в тебя, как в зеркало, хочу, но не могу;
там тёмный лес, там карий мир с обратной стороны;
там гаснут звёзды на лету и ветры на бегу;
вот так же одиноко на поверхности Луны.
По ком тебе недужится и плачется о ком?
О чём тебе мечтается, хорошая моя?
Ты - птица перелётная; тебе ли -- под замком...
Я скоро отпущу тебя в далёкие края.
Мы - словно половинки двух разбившихся зеркал:
обрезать можно, склеить, только трещина видна,
и лезут в эту трещину, не пряча свой оскал,
косматые чудовища. И мрак. И тишина...
Ну, что же. Остаётся наше зеркало разбить,
удариться в веселие и пьяный тарарам.
А жалко; я ведь мог тебя лет тысячу любить
и на руках нести тебя по рифмам и мирам.
Но чтобы не печалиться, чужих касаясь губ,
ты можешь им рассказывать о том, что это лишь
бредовый сон, в котором приходил к тебе инкуб,
и ты его просила: "Сделай больно мне, малыш..,"
о том, что он на улице Бездомных Партизан
нырял в тебя, как в омут, но, увы, не утонул,
томил тебя бессонницей и плоть твою терзал,
но подпись взять последнюю перо не обмакнул...
А жить ты будешь долго, я тебе наворожил --
средь прочих провожающих на этом берегу,
где с губ твоих слетело, будто дождик моросил:
"Войти в тебя, как в зеркало, хочу, но не могу"...
Линейный вид
