[Дмитрий]

Самое интересное, что мне легко говорить сейчас о человеке, с которым я прожила 25 лет, а в результате кажется, что я так и не разобралась во многом из того, что в нём было хорошего. Но я, как жена, ушла навсегда, и это ведёт к воспоминаниям о плохом: были скандалы, были разговоры, но была и большая любовь с его стороны. После его смерти я поняла, что любила только его одного и больше никого не полюблю.

Человек был удивительный, просто удивительный. Он жил так легко, казалось, что ему ничего не нужно. Откуда же он так много знал? Можно было обратиться к нему с вопросом, и он всегда бы ответил. В то же время, из-за своего большого ума и таланта, как одного из лучших в России, он не использовал это в полной мере и не сделал фурора. Не знаю, может быть, он был прав и так видно, что без всякого фурора на самом деле он был гением. Гением как певец, как умный и образованный человек. Но идеальных людей не бывает, у него были недостатки. Времена были очень сложные, и трудно было жить. Дети только начали расти, и было много материальных, моральных и физических трудностей. Тем не менее, я всё вспоминаю с радостью. Он мог всё, но у него был один большой порок — он ничего не хотел.

Он родился в 1926 году в Нижнем Новгороде в интеллигентной семье. Мама у него была художницей, а папу я, честно говоря, не помню. Он много знал, но ничего не хотел. Знания у него были удивительные, но он не понимал, что нужно делать, даже его неповторимый голос не помогал ему в этом. Лемешев и Козловский были не хуже его, но он тоже не хотел. Я даже не знаю, чего он на самом деле хотел. Он очень любил меня, и я его любила, но у меня были требования — я хотела, чтобы он стал тем, кем его создал Господь. Но он не хотел.

Так и получилось, что человек, который должен был знать весь мир, оказался с удивительным характером: с одной стороны, покладистым, мог сделать всё, что угодно, мог помочь, но главное, что было дано Богом, он не использовал. Он не взял то, что дал ему Бог — большой талант певца. Учился он в Нижнем Новгороде, закончил 10 классов средней школы, потом поступил в Горьковскую консерваторию. Но началась война, и она всё испортила. Консерваторию он не закончил, но пел так прекрасно, что никакая консерватория ему не была нужна. Его слушали, никто не спрашивал, есть ли у него диплом. Он был прекрасным тружеником, много знал, но почему-то карьеру певца не сделал. Я не могу сказать, что он не хотел петь — он всё время пел, но, тем не менее, он должен был стать известным певцом.

Он всегда был певцом с самого раннего детства, рассказывал, как его ставили на стульчик, и он пел все арии из многих опер. А когда началась война, начались трудности: голод, холод, нечего было одевать. Война есть война. Из Нижнего Новгорода он попадает в Москву, но от искусства никуда не уходил, всё равно где-то пел. Потом переехал в Крым из Москвы. В Крыму я встретила его у своего родственника-цыгана. Я пришла к своему родственнику по каким-то делам и вдруг увидела Свешникова — блондина русского, который пел. Мой родственник был гитаристом-аккомпаниатором. Я обалдела, когда услышала, как он поёт. Он проводил меня домой, и мы очень подружились. Надо сказать, что мы недолго дружили, и вскоре мы женились. У нас родились дети — Слава и Рита, и жизнь стала ещё сложнее, детей надо было растить. Мы пели, мы были артистами и так и остались артистами. Ничем больше мы не могли заниматься, хотя он был мастером на все руки и мог всё! Но я этого не хотела и совершенно не настаивала на том, чтобы зарабатывать на жизнь другим трудом, а не творческим. Нет, пусть будет харчи хуже, но зато мы остаёмся артистами.

Мы работали в Крыму, очень много работали на каких-то фабриках и даже были включены как фабричные работники. У нас был вокальный и инструментальный кружок, мы занимались кружками и пели всё время, сколько я помню. Мы стали выезжать на гастроли, объездили всю Россию со своими песнями, везде был успех. Он пел потрясающе! Когда он пел, зал замирал, он восхитительно пел, без всяких репетиций. Я даже не знаю, откуда он знал такой большой репертуар.

Но, по большому счёту, нас долго не задерживала ни одна филармония из-за несоответствия репертуара. У него был обширный лирический репертуар: романсы, цыганские романсы, русская музыка. Я как-то сказала ему: «Я даже не могу не только исполнить всё, что ты знаешь, я даже не могу понять, как ты можешь так много держать в уме и знать, где у тебя детали. Вся литература романсов, написанная в нотах и без нот, была где-то на уме, где-то в записях». Это был уникальный, удивительный человек — человек большого ума и больших знаний, не лентяй.

Наш дуэт был очень красивым. Мы начали работать в Крымской филармонии. Было сложно работать, у нас не было оркестра, мы попали в цыганский ансамбль, и мне это было близко и удобно. Нас с удовольствием приняли в цыганский ансамбль, он пел русские цыганские романсы лучше, чем кто-либо. Поэтому любой цыганский ансамбль с удовольствием нас принимал. То, что он делал тогда, были модные песни Лещенко. Когда он пел, зал замирал, и когда заканчивал, некоторые залы даже аплодировали стоя.